Мария Кувшинова
Мария Кувшинова

Отец-хозяин


Богдан Ступка

Киевская театральная звезда и функционер, Богдан Ступка не был героем экрана во времена СССР, но на постсоветском пространстве не оказалось актера, который мог бы встать рядом и оказаться с ним одного роста. В отличие от многих ровесников родившийся на оккупированной Львовщине через два месяца после начала войны Ступка вошел в новое российское кино налегке, без шлейфа прежних ролей. Мы не знали его, как знаем, например, Михалкова — сначала шагающего по Москве мальчика, потом Паратова, потом обезумевшего комдива Котова. Ступка не был своим, родным, знакомым с детства, уютным воспоминанием в череде других — он появился per se, уже как иностранец, посторонний, как Богдан Хмельницкий во всполохах адского пламени («Огнем и мечом» Ежи Гофмана, 1999).

Для нового российского кино Богдан Ступка стал вечной и верной приглашенной звездой; своим появлением он часто оправдывал существование фильма — очевидно, что ему не хватало не только конкурентов, но и материала.

Положение Ступки вне российских реалий превратило его в абсолютную величину, не встроенную в разлагающий контекст местной культурной политики. В чем там его, министра культуры при Ющенко, обвиняли в Украине — нам отсюда не слышно. Далеко ли до Киева? Теперь далеко.

Есть анекдот, разъясняющий статус Ступки в профессии и в мире людей вообще. Снимаясь у Месхиева в «Своих», он ходил на заседания правительства с красными волосами — такой был грим, предполагалась цветокоррекция. На вопрос о том, как другие чиновники терпели попугайские оттенки коллеги, Ступка, пожимая плечами, отвечал: «Ну, они понимали: что позволено Юпитеру…»

Отечественное кино нулевых часто объясняют через поиски фигуры отца, и вот ирония: тот, кто замещал отца чаще и убедительнее других (последний раз — в «Доме» Олега Погодина), был иностранцем, гостем, «воскресным папой».

«Ты что, полицай?» — спрашивает его героя въедливый политрук в «Своих». «Бери выше — староста», — отвечает Ступка. В пространстве любой кинокартины он всегда — старший, главный, демиург. В сериале «Взять Тарантину» — рассказчик. Отец — у Киры Муратовой («Два в одном»), а так же в «Сафо» и романтической комедии «Трое и снежинка». Директор Царскосельского лицея Малиновский — в «1814». Принципиально лишенный карикатурности, тихо влюбленный в английскую королеву генсек Брежнев — в «Зайце над бездной». Провинциальный генерал, запросто вхожий в кремлевские кабинеты, абсолютный повелитель собственной челяди — в «Водителе для Веры». Раскулаченный крестьянин, ни советскую, ни фашистскую власть ни во что не ставящий и спасающий деревню одним лишь усилием воли — в «Своих». Архетипический казак Тарас Бульба — в одноименном фильме. Основатель государства Богдан Хмельницкий — у Ежи Гоффмана в «Огнем и мечом».

Божественный патернализм героев Ступки часто оборачивается демонической, никакими условностями не ограниченной, жаждой власти — гениальность у них отлично совмещается со злодейством. Его Хмельницкий берет на себя полномочия высшего судии — так же, как и генерал Серов в «Водителе для Веры».

Но самая страшная, сыгранная с пугающей легкостью, роль Ступки — отец из «Два в одном», в новогоднюю ночь домогающийся своей дочери и ее веселой подружки. У Киры Муратовой он — воплощенная похоть и властность, и, что еще важнее — воплощенное дьявольское наплевательство на все представления о запретном и дозволенном. Это отец, предвещающий грядущий Апокалипсис.

Легитимное безразличие к тому, что является бесспорной нормой поведения для других — возможно, главная черта, объединяющая героев Ступки. Они могут проиграть в схватке с обстоятельствами — и чаще всего проигрывают именно из-за своей несоразмерности миру. Но голыми руками их не возьмут ни люди, ни история, ни сама смерть.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить