Рецензии

«Железная министерия»: Мы поедем, мы помчимся


Железная министерия. Реж. Джи Пи Снядецки. 2014

Три минуты темноты. Протяжный лязг металла и гул просыпающегося механизма складываются в индустриальную симфонию, напоминающую о Шёнберге и musique concrète. Стук закрутившихся колес производит иллюзию движения — кажется, вот-вот с экрана прольется свет, скопившийся в конце тоннеля. Но когда изображение распахивается, мы видим полосы — камера, похоже, находится под брюхом у поезда. Нет, это складки резиновой гармошки, соединяющей вагоны, и камера скользит по ним, как по рельсам, своим бесстрастным рыбьим глазом. С такого аттракциона начинается фильм медиа-антрополога Джи Пи Снядецки, снятый за три года путешествий по китайской железной дороге и смонтированный в один непрерывный клаустрофобический трип.

Заход симптоматичный, если иметь в виду, что фильм Снядецки сделан в Sensory Ethnography Lab — экспериментальной лаборатории визуальной антропологии в Гарварде, там же, где и нашумевший в свое время «Левиафан» (тот, где рыбы и GoPro, а не чиновники и Кричман). Там тоже зрелище заглатывало зрителя и мотало, беспомощного, по борту и за его пределами, но антропологии было не так много. Снядецки меньше интересуется аффективными возможностями киноглаза и больше — людьми, точнее теми текучими социальными формами, что образует замкнутое пространство поезда. Хотя скука железнодорожных путешествий все-таки побуждает исследовать технические аспекты медиума, и несколько его туристических экспериментальных опусов вошло в ткань фильма.

Связь между этим транспортным средством и кинематографом так крепка и стара, что уже давно стала клише. Еще братья Люмьер сняли не только прибытие, но и, переставив камеру на поезд, его отбытие — «Отправление на поезде из Иерусалима», 1897 год. «Железная министерия» имеет больше общего с ранним кино, чем с повествовательным, взявшим верх после 1906 года, и этот забытый документальный жанр, примером которого является указанный фильм Люмьеров, — phantom ride или panorama — в Америке и Англии начала прошлого века был даже популярнее постановочных картин. Кстати, одна из статей главного теоретика раннего кино Тома Ганнинга, предложившего в его отношении термин «кино аттракционов» и считавшего, что оно принципиально отличается от нарративного и не является его зародышевой стадией, называлась The Unseen Energy That Swallows Space («Невидимая энергия глотает пространство»). Свое название статья получила по цитате одного из восторженных обозревателей первых панорамных фильмов; Ганнинг в ней прослеживал параллели между «кинематографом аттракционов» и послевоенным киноавангардом. Снядецки, однако, в ходе монтажа решил практически избавиться от движения за окном и целиком исключил кадры, снятые за пределами поезда. Он сосредоточился на моменте встречи пассажиров, камеры и архитектуры «железного дракона» — так называют железнодорожные составы тибетцы.

Поезд — символ прогресса, и железнодорожная сеть Китая, которая скоро станет крупнейшей в мире, действительно меняет жизнь и производственные отношения развивающейся страны, о чем в фильме тоже идет речь. Обостряющиеся социальные, экономические и политические противоречия напрямую репрезентируются именно в речи, проговариваются пассажирами: между собой или в общении с режиссером, который, в отличие от значительной части документалистов, осознает и не скрывает своего непосредственного ситуативного воздействия. И который, кстати, отмечает, что в его родных Соединенных Штатах Америки железнодорожный общественный транспорт развит значительно меньше. В диалогах и взаимодействии случайных встречных эти противоречия обнаруживают себя куда более явно и разностронне, чем способен изобразить любой художественный фильм. Все остальное — косвенные, но не менее яркие следы, антропологический материал, по которому мы можем развернуть картину жизни современного Китая.

В этом смысле поезд — очень удачное место, особенно там, где индивидуализм еще не победил окончательно и не наложил сетку жесткой нормативности, определяющей отношения и способы коммуникации. Российскому зрителю смотреть на это будет особенно интересно — в железнодорожном быте страны победившего (и проигравшего) социализма он увидит много знакомого. Это место пересечения старого коллективистского уклада и технологий, в буквальном смысле формирующих жизнь. В старых поездах, в дешевых вагонах — люди спят вповалку, развалившись где придется: на сиденьях, картонках в тамбуре, подоконнике туалета, принимая позы, продиктованные пространством. Крестьяне загружаются с корзинами овощей, перебирают мясо в мешках, на крюке в проходе болтается печень. В поездах поновее — родные плацкарты, заварная лапша и привычка спать в одежде. А в бизнес-классе и скоростных моделях цивильно одетые люди, рассевшись поодиночке, копаются в айфонах — здесь царит глобалистский золотой стандарт. Фильм дает широкий социальный и классовый срез, это Китай в миниатюре. Люди из разных этносов, провинций, городов и деревень курят, разговаривают, принимают пищу, и раскрывают перед камерой и друг другом свои тревоги, радости и поведенческие привычки, которые они приносят с собой в поезд. Это место стихийной социальности, обусловленной темпами, формами и потребностями набирающей новые обороты экономической жизни страны.

Железная министерия. Реж. Джи Пи Снядецки. 2014

Поведение и способ существования этих людей могут показаться дикими, но это и есть картина прогресса и его трансформирующей силы, данная самым непосредственным образом и во всей своей противоречивости. Побочный эффект вынужденной скученности и нарастающих скоростей — неуверенность, замкнутость, клаустрофобия и возрастающее беспокойство. Это тактильное визуальное антропологическое исследование целиком пропитано тревогой, она передается с экрана вместе с шумами и запахами — вынесенное в название гарвардской лаборатории словосочетание «сенсорная этнография» оправдывает себя вполне. Технический прогресс налицо, но везет ли он к светлому будущему? Это большой вопрос, который особенно волнует Снядецкого, хотя он, надо отдать ему должное, движим скорее любопытством, чем желанием подогнать свое полотно под заранее сформулированные идеи. И все же его кинопоезд напоминает высокотехнологичный экспресс из Snowpiercer, разбитый на социальные классы и кружащий вокруг замерзшей Земли. Не лишним будет и в очередной раз вспомнить Беньямина с его взглядом на революцию как на «стоп-кран истории». Особенно хорошо это рифмуется со спором студентов в финале, обсуждающих перспективы китайских реформ — что правильнее: несмотря на все сложности и лишения, верить в личную ответственность и общий прогресс, или же выйти из «поезда» недальновидной Народной Республики и эмигрировать в края поспокойней и поприятней.

Единственная возможная претензия к картине — ее разнородность. Фильму не хватает четкой и однозначной формальной рамки, он хочет быть сразу всем — и «Полустанком» Лозницы, и экспериментальным кино, и cinéma vérité. И, естественно, ни чем из этого не является в полной мере из-за того, что регистры постоянно сменяются. Но это объяснимо — американский антрополог стремится создать не столько эффектный кинопродукт, сколько киносвидетельство, или, точнее, с помощью кинематографа дать возможность дистанционного взгляда на определенные вещи. Уверен, Снядецки разделил бы мечту Дзиги Вертова запустить сетью операторов щупальцы киноправды во все уголки человеческой жизни. Его деятельность не ограничивается кинопроизводством, он занимается еще и дистрибуцией такой же независимой малобюджетной китайской документалистики в США. Политический импульс фильма находится именно в этой плоскости, а не в критике «отсталого» Востока. И это тоже результат и движение технического прогресса — того, что стремится к рефлексии настоящего, а не к построению утопического будущего. И который, кстати сказать, дает возможность заново открыть кино как аттракцион, а не еще одно средство повествования. Так что «Железную министерию» стоит смотреть (и слушать — звук здесь играет немаловажную роль) непременно в кинозале.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: