Человек на пороге.
Михаил и Лили Идовы о «Лете»
Лили и Михаил Идовы. Фото: Ксения Угольникова
Михаил, когда Цой погиб под Кестерциемсом, вы были подростком в Латвии. Чем тогда была для вас эта новость?
Михаил Идов: Расскажу вещь очень странную, о которой прежде не говорил. Это был день, когда со мной в первый и последний раз в жизни произошел момент ясновидения. По поразительному стечению обстоятельств, в момент гибели Цоя в Латвии я, латвиец, был у родственников в Ленинграде, причем в старой семейной квартире на Рубинштейна, 6, напротив Ленинградского рок-клуба. Началась программа «Время», и в тот момент, когда диктор только приветствовал зрителей, я абсолютно явственно знал, что следующая его фраза будет «погиб Виктор Цой». Причем ничего же это не предвещало! Цой был не Эми Уайнхаус…
И не Тупак Шакур.
М.И.: Да, и люди не задавались вопросом, сколько он проживет. Тем не менее, весь этот сюжет я услышал за тридцать секунд до того, как он прозвучал. И поэтому моя первая реакция была: «А, ну да, вот так». При этом я уже был огромным фанатом группы «Кино», а больше нее любил только «Аквариум». Но похожим на Гребенщикова я не мог хотеть быть, потому что Гребенщиков воспринимался как некая божественная сущность. А Цой как раз был рок-звездой в западном понимании, когда за ним не только музыка, но и готовый набор средств к существованию: это и прическа, и тон в разговорах со взрослым, и одежда, и интерес к восточным единоборствам… в общем, этот набор ты получал оптом и строил на его основе свою подростковую сущность. А вот Лиля росла по-другому: в ее жизни эту роль, по-моему, исполняла группа «Наутилус Помпилиус»…
«Лето». Реж. Кирилл Серебренников. 2018
Лили Идова: Да, но «Кино» я тоже всегда очень любила, и в какой-то степени они были для меня моделью.
В фильме есть сцены с кавер-версиями западных хитов. С одной стороны, они вписывают Науменко и Цоя в мировой музыкальный контекст. С другой, показывают провал между «здесь» и «там». При этом я абсолютно уверен, что русский человек может любить Цоя, совершенно не зная New Order или The Cure. А для вас, как для людей, половину жизни проведших в США, Цой и Майк — это все-таки «свое, родное», или некая часть общего музыкального ландшафта 80-х?
М.И.: Использовать эти песни в фильме решил Кирилл, чтобы подчеркнуть, что наши герои в первую очередь меломаны. Они живут этой музыкой. Вы можете понять и любить их музыку, не зная T-Rex или Боуи, но их самих понять без этой музыки нельзя — за ней они проводили дни и ночи, спорили, использовали эти песни как опознавательный знак для «своих».
Помню, когда я только приехал в США и только-только узнавал новую музыку, я искал в ней следы уже знакомого мне русского рока. И очень приятно было находить следы «Кино» в группе R.E.M. Лет через пять пребывания на Западе это перевернулось: теперь я искал русскую музыку, в которой было приятно находить отзвуки знакомой западной музыки — тогда появились «Мумий Тролль» и Земфира. Уверен, что мы познаем новое через старое. Но в данном случае было приятно знать, что русские музыканты слушают ту же музыку, что и ты.
Л.И.: Для меня русский рок восьмидесятых тоже был точкой входа в западную музыку. Мне до сих пор трудно думать о Боуи и не думать про Гребенщикова.
М.И.: Трудно слушать Sons of the Silent Age и не думать о «Сыновьях молчаливых дней». Но мы одни из немногих, кто, слушая первую песню, думает о второй, а не наоборот.
«Лето». Реж. Кирилл Серебренников. 2018
Михаил, вы учились в американской киношколе. Расскажите о том, как вы учились писать сценарии? Вам дали какие-то лекала и метод?
М.И.: Говоря о лекалах и рецептах, вернусь к Боуи, который сказал: «Не бойтесь копировать то, что вам нравится — копируя, вы будете совершать ошибки, которые со временем станут вашим стилем». Да, я ходил в американскую киношколу, но писать сценарии научился полностью в России, когда писал сериалы «Лондонград» и «Рашкин», который оказался на полке. Не хочу расстраивать участников популярных семинаров, но написание сценария сродни журналистике: нужно очень много анализировать и вбирать того, что сделано до тебя. А потом очень много работать в стол или, как в случае с «Рашкиным», в мусорный ящик.
Л.И.: И переделывать.
М.И.: Если твой первый сценарий, который видят другие люди, на самом деле твой двадцать восьмой, это правильно.
Л.И.: Я никогда не училась сценарному делу и не планировала писать сценарии. Когда Михаил писал «Лондонград», я вдруг включилась в процесс. И первая сцена, которую я написала, вошла в эпизод без изменений. Разумеется, так больше никогда не было (смеются). До этого я никогда не писала ни для кино, ни прозу. Для меня написание сценария — это очень визуальная вещь. Я представляю трехмерную картину этого мира, и тогда уже могу расставить героев и записать их диалоги.
М.И.: Кроме того, ты юрист по образованию…
Л.И.: У меня много образований…
М.И.: И все они юридические! Кажется, у тебя лучше, чем у меня и большинства «конкурентов», развита логика. Это все странным образом полезно для нашего дела.
И умение на несколько ходов вперед смотреть…
М.И.: Как раз нет: если вы по-настоящему знаете персонажей, то можете смоделировать их реакцию на любые предложенные обстоятельства. Самое важное в любой истории — герой и понимание того, чего он хочет. Остальное прикладывается. Сегодня сценарий часто начинается с описания интересного мира или темы, куда потом поселяют неинтересных героев. Мы стараемся создать в первую очередь интересных героев. В «Лондонграде» не было ставки на экзотику, ко второй или третьей серии зритель должен был забыть, что действие происходит в Лондоне. Приятно осознавать, что сериал на пике демонизации Запада в СМИ встретил такой отклик среди молодых людей.
Л.И.: Если зрители не могут сопереживать героям, любой мир будет занимать их не больше двадцати минут.
М.И.: Даже Ленинград начала 1980-х.
«Лето». Реж. Кирилл Серебренников. 2018
Вы часто работаете с историями, погруженными в прошлое, или, как в «Лондонграде», отправляете героев за рубеж…
Л.И.: Просто так получилось, что проекты о прошлом времени пошли в ход прежде других.
М.И.: Да, ведь вы видите только те проекты, которые кто-то снял!
По ним только и можно судить.
Л.И.: Нам очень интересны люди, живущие на сломе культур. В «Оптимистах» это советские дипломаты 1960-х, знающие иностранные языки и жизнь на западе, в «Лондонграде» это русские вне своего элемента…
М.И.: В «Рашкине» это американец в России.
Л.И.: Нам интересна тема человека, вынутого из своей среды и адаптирующегося к обстоятельствам. Возможно, это связано и с личным опытом…
М.И.: You think? (Смеются.) Разумеется, тут и Фрейда не нужно звать. Я живу на стыке культур, и мне очень интересны приспосабливающиеся, выживающие и сопротивляющиеся люди.
Как устроено ваше сотворчество?
Л.И.: Мы обычно вместе придумываем тему и общую канву сюжета…
М.И.: Просто ходим по городу и разговариваем.
Л.И.: Так легче придумывается.
М.И.: Есть этап, на котором полезно все говорить вслух: какие-то задумки могут оказаться полным бредом, и наоборот. А потом мы уже работаем индивидуально.
Л.И.: Если это телесериал, мы делим эпизоды, если фильм, то сюжетные линии.
М.И.: В «Лете» Лиля скорее отвечала за романтику, а я за сцены вокруг рок-клуба — на правах бывшего музыканта.
Бывшего?
М.И.: Когда вы были последний раз на моем концерте? А когда я сам был последний раз на моем концерте?
То есть вам, чтобы писать, нужно две комнаты?
Л.И.: Почему же, можно писать, уткнувшись в компьютеры в одной; потом обмениваемся, обсуждаем.
М.И.: Физический акт письма все-таки одинокий. А придумывать проще вместе. Мы так работали и с Леной Ваниной: бродили по городу, но втроем.
«Лето». Реж. Кирилл Серебренников. 2018
В вашем случае это спокойный процесс, или возникает напряжение?
М.И.: Только не в процессе написания. Вокруг — да, случаются моменты уязвленного самолюбия. А вот поругаться по поводу разного видения сцены — такого пока не было. Может, впереди еще.
Л.И.: Скорее всего.
Вы сказали: чтобы писать, нужно много изучать. На кого вы ориентируетесь?
М.И.: Я огромный фанат Скотта Александера и Ларри Карашевски — они тоже работают дуэтом, и лучше всех обращаются с документальным материалом. При этом их имена как-то не на языке, но все помнят их фильмы. Это они написали «Эд Вуд», по-моему мнению, лучший фильм Бертона. Также они авторы сценариев к двум поздним фильмам Милоша Формана, «Народ против Ларри Флинта» и «Человек на луне». Оставаясь верными духу событий, они всегда обнаруживают удивительную пластичность в материале и создают вещи, гораздо большие, чем сами эти события — поэтому их фильмы получаются общечеловеческими.
Как вы отсюда воспринимаете #metoo? Как относитесь к тому, что в некоторых сценарных программах на «маке» встраивают подсчет реплик по гендерам?
Л.И.: У меня на «маке» вообще нет программы, я пишу топорно в Google Docs. Хотя это, конечно, не вопрос программы. Важно, отдаешь ли ты себе отчет в том, насколько интересные у тебя женские персонажи, или они сугубо двигатели сюжета. Никто не считает реплики или проценты. Сейчас на телевидении появляется огромное количество женщин-шоураннеров и сценаристок, которые делают потрясающие вещи. Это Шонда Раймс, Фиби Уоллер-Бридж, Тина Фей, чей 30 Rock изменил условия, в которых делались комедии в Америке.
М.И.: Проблема репрезентации есть, но заставлять Спилберга под дулом пистолета снимать больше женщин или темнокожих актеров — не решение. Нужно дать развиться следующему Спилбергу, который может оказаться темнокожим или женщиной. Если больше разных людей будут рассказывать истории, то разных историй будет больше. Это решается на уровне студийного начальства. Мне самому не очень приятно осознавать, что для Голливуда я, русский эмигрант, почти что diversity hire. Но я выгляжу, как три четверти Голливуда, я еврей средних лет из Нью-Йорка. Это мнимое «разнообразие». Вместо того, чтобы считать реплики у меня, в следующий раз отдайте деньги женщине с более интересной историей.
Почему, вообще, «Лето»? Как вы воспринимаете это время — начало восьмидесятых? Откуда возникла столь нежная, лишенная резкости трактовка периода и персонажей?
Л.И.: У Цоя настолько цельный, сложившийся образ, что единственный способ как-то посмотреть, что это за человек и что с ним происходит, — это застать его за несколько минут до того, как этот образ складывается.
М.И.: Это человек на пороге. И трагедия в том, что наш Майк в конце остается на этом пороге, а Виктор входит в другое состояние. По поводу еще не собранного образа — насколько же прекрасен Тео Ю! В сцене, когда он идет в студию писать вокал для песни «Время есть, а денег нет», на долю секунды он принимает у микрофона позу позднего Цоя, которую мы знаем уже по «Ассе»: одна рука сжимает на локоть другой, голова слегка наклонена. В фильме Тео делает это на долю секунды, будто это такой проблеск будущего.
«Лето». Реж. Кирилл Серебренников. 2018
Что для вас послужило первоисточником?
Л.И.: Отправной точкой для нас были совершенно потрясающие и очень короткие — это даже не книга или статья, а длинный пост в ЖЖ — мемуары Наташи Науменко. На них фильм и основан.
М.И.: Остальное отчасти вдохновлено по каким-то видеозаписям. Документальная точность была не так важна, скорее стояла задача уловить дух.
Как вы думаете, почему представители рок-сцены того времени так отреагировали на фильм, а вернее, даже на сценарий?
Л.И.: Людям больно, когда приходит кто-то со стороны и рассказывает свою версию событий. У каждого в голове свой Цой, и кому-то трудно видеть чужого.
М.И.: Особенно рассказанного какими-то москвичами. Наш фильм — романтическая музыкальная фантазия. Она ни в коем случае не отменяет потенциальное множество других. Я был бы счастлив посмотреть и более традиционный байопик Цоя, и проект Учителя, в котором действие разворачивается сразу после гибели Цоя.
Л.И.: Надо понимать, что большинство возражений возникло еще до того, как фильм снимался…
М.И.: …и до того, как был написан сценарий. Но это нормально. Мне было бы интересно узнать реакцию некоторых людей после просмотра фильм.
Как возникла фигура Скептика, кто ее придумал?
М.И.: Персонаж, высказывающий скептические мнения о происходящем, был, но Кирилл развил эту фигуру, превратил его в демона современности, который витает надо всем.
Вы говорили, что выбор песен и организация номеров — идея Кирилла Серебренникова. В сценарии эти сцены присутствовали?
М.И.: В первоначальном сценарии присутствовали только песни Науменко и группы «Кино».
В одном из интервью вы говорили, что рассчитывали поучаствовать в картине в качестве музыкального супервайзера.
М.И.: Это было на ранних этапах, до того, как Кирилл стал режиссером.
А как вообще проект попал к вам?
М.И.: Идея написать фильм «про Цоя» существовала несколько лет, и было несколько подходов к снаряду с разными сценаристами и режиссерами. В какой-то момент продюсер Илья Стюарт попросил нас с Лилей попробовать исправить сценарий, который никого не устраивал. Мы переписали его заново — и тогда прикрепленный режиссер открепился. Фильм оказался бесхозным, но тут произошло чудо: Кирилл Серебренников искал следующий проект после успеха «Ученика» и выбрал этот.
«Лето». Реж. Кирилл Серебренников. 2018
Вы общались с Ромой Зверем после того, как он получил музыкальный приз?
Л.И.: Нет, мы уехали очень быстро после премьеры, а он получил приз только в последние дни фестиваля.
М.И.: Но, подозреваю, тот факт, что Рома Зверь стал каннским лауреатом — это прекрасный ответ на мнение части рок-тусовки о том…
Л.И.: …что один музыкант не может играть другого.
М.И.: И правда, где же такое видано?
А вообще, как вам каннский опыт?
М.И.: Это абсолютный сюрреализм, исполнение мечты и так далее. Но в первую очередь это все должен был видеть Кирилл Семенович Серебренников, а мы тут уже немного сбоку припека. И его отсутствие было так же важно, как и присутствие всех нас.
Л.И.: Его отсутствие ощущалось всеми.
Есть ощущение, что вы сознательно идете по пути «исполнения мечт». Еще будучи редактором GQ, вы были фанатом «Безумцев» — и сделали «Оптимистов», которые в некотором смысле советская подмена рекламщикам. Теперь фильм о Цое, который не по любви невозможно делать. Вы говорили, что в России много возможностей. В то же время, Россия сейчас не кажется территорией творческой свободы — Серебренников за решеткой, Сенцов объявил бессрочную голодовку. Критики в Фейсбуке пишут, что честный человек вообще заниматься не должен ничем. Как вы воспринимаете эту ситуацию?
Л.И.: Мы сами задаемся этим вопросом каждый день.
М.И.: Более того, фильм «Юморист» задается этим вопросом — о допустимой степени сотрудничества. Причем об этом говорит уже существование фильма: он был снят на деньги и Евросоюза, и чешско-латвийских кинофондов, и Министерства культуры России. Я не верю в коллективную ответственность. Каждый человек ответственен исключительно за свои действия и честен должен быть тоже по отношению к себе. Без этого принципа я, наверное, был бы богаче и гораздо менее счастлив.
Л.И: Я тоже верю в индивидуальную ответственность. Надо отдавать себе отчет в том, как ты пишешь и как на тебя влияет то, что происходит вокруг. При этом абсолютный бойкот России и ее культуры не кажется мне заслуженной мерой.
М.И.: Это бессмысленный шаг, потому что он буквально ни к чему не приводит — кроме отсутствия результата.
Читайте также
-
Энергия несогласия — «Евгений Телегин» Виктора Тихомирова
-
«Адрес — время, а не место» — Новая жизнь Канского видеофестиваля
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Близкие контакты — Итоги XXII «Духа огня»
-
Наур Гармелия: «Мы не могли жечь дома, как Тарковский»
-
«Нужен был нереальный реализм» — Тина Баркалая о «Сказках Гофмана»