Эссе

Предательный падеж


Пели, плясали, говорили ерунду на одесских улицах. Стреляли по голубям, а бывало, не жалели и дичь покрупнее. Ведь это такая игра! Вырванные с мясом пуговицы, спасибо, что не зубы. Таскали гильзы в портфелях. Постигая сырую землю, вчерашние гимназисты жрали ее взахлеб и не желали иного. Ведь это такая игра. Всем хватит на орехи. Но главное, как водится не это. В сухом, но не сухопутном остатке: гудок парохода, кружевные зрители-зонтики, пузатый капитан и та щемящая нежность, которую через тридцать лет разбудит другой отрок в матросском костюмчике (да так, что целая Венеция чуть не уйдет под воду). Щелочка, оставленная в каюте притаившимся матросом, робкий займ свободы. Свободки. Такое понарошку. Но некоторые заигрались. Привет, Кондуит. Прощай, Швамбрания.

Белеет парус одинокий (Реж. Владимир Легошин. 1937)

Когда встречаются двое мальчишек — непременно такая буза. Пусть не привычные том -сойеровские приключения на каникулах, напротив — приключения дачников в городе («вы кто такие будете? дачники»). Да и каков город — европейская солнечная Одесса! Катаев напишет свой роман уже в Москве, в 1936 году. Герои его — Гаврик да Петька. Прощается с детством не только маленький гимназист, но и сам Катаев. Не то чтобы с легкостью. Как забыть этот тянущий с привоза запах рыбы, да дешевого вина, лица старьевщиков и бродячих артистов, копилку, завалившуюся под кровать (банка какао «Эйнем»). Зачарованный рай, где легко укрыться от реальности. Мелькнет в голове: ” А неплохо при царе. И за что боролись?..«.

Многое купировано: как тошнило в лодке мятежного матроса с «Потемкина», как грыз в беспамятстве руку, пытаясь избавиться от предательской наколки, как прятались в катакомбах, и две струйки крови текли по лицу дедушки Гаврика. Не исчезло главное: ощущение всамделишнего неприкрытого счастья. Память о первой революции укроет от реалий Москвы 1930-х. Там тоже радостно: яркие плакаты Наркомпищепрома, карнавалы «Новой Москвы». А больше жуткого. Черные машины под окнами. Пир во время чумы. И хочется к морю.

Свой первый фильм Легошин ставил вместе с Марком Донским («Песнь о счастье», 1934). Может быть, от старшего товарища он перенимает такой интерес к персонажам второго плана («Брейгелем советского кинематографа» назовет Донского Евгений Марголит). Торговка на рынке, мать, укачивающая ребенка на палубе, старик в соломенной шляпе, — все они действуют здесь наравне с главными героями. Да и повесть о том, как маленький гимназист узнает брата в беглом матросе, просто не могла бы без них существовать.

Белеет парус одинокий (Реж. Владимир Легошин. 1937)

Даже проклятые «ушки» (им посвящена у Катаева целая глава), из-за которых Петя и попадает в рабство к Гаврику — таскать патроны, в фильме смотрятся милым артефактом пропавшей эпохи. Шкловский сетовал: «Очень большой, очень нужный в самом сюжете вещи характер отца-учителя, его робкая и по-своему героическая демократичность, его слабость и непонимание детей — все это превращается в ленте в показ бородатого человека, старающегося говорить не монотонно. Автор ленты не дочитывает романа». Он просто прочел его по-своему: неисповедимыми путями неореализма. Блеск воды и маленький ротик, зажимающий материнскую грудь, для него важнее политической правоты. Когда в самом начале в каюту второго класса врывается матрос — укрыть его вопрос инстинкта, а не принципов. У того на рукаве наколка-якорь, а у маленького Павлуши (Петиного братика), якорь на воротничке — почти уже братья. Как маленькие апостолы они, эти Петр и Павел. Какую рыбу выловил из моря Петр? Выловил мятежного матроса.

Учитель Бачей, отец Пети, детей и правда не понимает. А зачем ему? Он просто чует. И нуждающегося не прогонит. Даром, что интеллигент, сам только что улицы. Помним прекраснодушного «тилигента» Вадьку Завражина (“Катька — бумажный ранет«,1926) или солдата Филимонова («Обломок империи», 1929). Как всякий большой художник, Легошин легко провидит не только прошлое, но и будущее своих актеров. Добрый Илья Борисович (Даниил Сагал), зайдя в рыбацкую лачугу, сразу признает матроса: «Я помню этого товарища! Он стоял в карауле у тела Вакуленчука». Через год в фильме «Детство» Марка Донского он будет Цыганком принимать смерть во имя новой жизни, погибая под крестом.

Но это все впереди. А пока: тикайте, хлопцы. Учитесь свистеть, уворачивайтесь от водосточных, спасайтесь по крышам. Вся-то заваруха нужна была не для нового мира (этот еще никого не спасал), а для того, чтоб идти в шаланде по Черному морю, и читать уже не казенные, а прожитые лермонтовские строчки:

<…>

Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой…

А он, мятежный, просит бури,

Как будто в бурях есть покой!


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: