«Танцевать можешь?» — спросил менеджер одного калифорнийского кафе в стороне от Помонской автострады, куда Энн, тогда еще Анна, пришла устраиваться.
«Да».
«Посмотрим».
Он кивнул разношерстному, но собранному оркестру, и Анна оказалась на сцене, впервые в своей жизни танцуя solo под лихой джазовый мотив.
«О’кей. Не против откровенных нарядов?»
Подбородок Анны слегка вздернулся: «Нет».
«Что касается зарплаты, девочки получают 25 баксов в неделю».
«Я получала 80 за мой прошлый контракт», — соврала Энн.
(Рут Бири. Photoplay, июнь 1932)
Энн Дворжак всегда была готова работать. Неиссякаемая и сосредоточенная жажда полноценной, насыщенной игры — будь то теннис, танец или съемки. Блеск огромных глаз никогда не предвещал чувственную слезу. Либо молчание: замкнутое, гулкое и неодолимое. Либо истерика: безудержная и исчерпывающая самое себя. Смеху отводилось куда меньше: безмолвные улыбки, чеканный оскал кабаре. Чаще, плотно сжимая губы, героини Энн просто вздергивали упрямый подбородок. Но терпели, стерпели все.
Дворжак пришла на студию MGM хористкой. Отплясав несколько проверочных па вместе с остальной сотней претенденток, Энн была выставлена за линию, вон. «Я так же хороша, как и те, кого взяли», — топнула Энн ножкой и была нанята на подмену. Худенькая, строптивая и полная энергии. Через шесть месяцев ее назначили ассистенткой Сэмми Ли.
Кинематографический дебют Дворжак состоялся еще в 1916-ом, с выходом фильма «Рамона». В титрах значилось: «маленькая Мисс Анна Лер» — по имени ее матери, актрисы. Девочка даже удостоилась отдельной статьи под заглавием «Анна Лер — главный хит “Рамоны”». На MGM в конце двадцатых Анна Лер-младшая работала без имени. Хотя и снова в коротких костюмчиках. Появлялась на втором, а то и на третьем плане — седьмой слева, словно обозначая собственный извилистый путь. Ее мать по-прежнему принимала активное участие в светской хронике, если не как персонаж, то как автор. Будущая актриса сделала сальто назад, подхватила фамилию безвестной бабушки чешских корней и выставила Анну Лер за рамку кадра, за линию, вон. Энн Дворжак решительно шагнула вперед.
Гибкая, блестящая и своевольная. Дворжак на нескольких картинах отработала танцевальным инструктором Джоан Кроуфорд; после съемок фильма «Танцуйте, дураки, танцуйте!» (1931) Кроуфорд взялась за свою обаятельную protégé. И порекомендовала ее Говарду Хьюзу. Год спустя, в «Небесных дьяволах», Энн вновь исполнит свой сольный танец. И на этот раз окончательно отсечет безударную «а» в окончании своего прежнего имени.
Кукольный дом
Энн оказалась податливым материалом. С 1934-го по 1939-й она сыграла всевозможные роли: преданной подруги, добропорядочной домохозяйки, страстной поборницы справедливости, любящей внучки, верной и наивной сестры, даже гангстерской девчонки (которая в финале — умудрившись провести через весь фильм историю своей частной, а значит, неприкосновенной любви — оказывается приверженцем семейного очага). Словом, все то, что и по сей день одним махом сметается за ненадобностью при одном только воспоминании о роли Чески в «Лице со шрамом». Но стоп.
Нервные и заряженные отчаянным смятением кадры 1932-го остались «до». Кодекс Хейса римским зажимом (тем, что бытовал в II–III веках в качестве наказания) обхватил Голливуд — в киноиндустрии оскопление проводилось без наркоза. В отличие от кинозалов, где, верные своим кумирам, зрители дремали под воодушевленное воркование с экрана.
Героини Дворжак из фильма в фильм приводили систему мира в порядок: возвращали мужей, наставляли братьев, всячески оберегали своих близких от «порочной» темноты. Только вот с киносистемой было не все в порядке. Непременное существование в сюжетной плоскости обязывало изображение черпать все свои мотивы из строго цензурированного сценария. Скрупулезность, не допускающая ни малейшей погрешности в хронометраже поцелуя, взгляда, в длине наряда, начала озвончать каждый шаг фильма. Идущий перестал следовать и начал гнать.
На всем этом стерильном празднестве Энн Дворжак оказалась хирургическим инструментом. Со всей пристальностью пластики и прямотой взгляда, она начала ровно и мелодично, одну за другой, проговаривать реплики (жесты, взгляды) ровно так, как того требовал сценарий. Завершенные, литые, отвергающие всякое «наддействие», всякую драму сверх той, которую несут в себе. Постоянно приводя сюжет к умильному финалу, они взрезáли приторный шербет скальпелем, и оказывалось, что внутри — плоть. Но проходить насквозь со своими второстепенными ролями Дворжак дозволено не было; только надрезы, только легкий душок, приманивающий мух. В пространстве, наполненном бесконечными нарядами, песнями и юркими репортерами, едва ли так уж важно, — плоть или шербет. Жужжат себе.
Идеальная хореографическая техника взяла свое. Именно пластика в «Резне» (1934) сотворила из верной девушки, которая во благо герою выкрадывала вещи из прокурорского кабинета, сноровистого и грациозного вора. Движения были ровно те же. Идеальные. В «Тренере колледжа» (1933) героиня Дворжак появлялась в кадре всякий раз в новом наряде, и всякий раз была безупречна. От лодыжек до легкого завитка, выбивающегося из-под шляпки. Героиня предъявила тот вид роскоши, который просто неуместен рядом со сдержанными нравами благонадежных американских питомцев, цветущих от семейного счастья. Это тот вид роскоши, который позволяла себе героиня Хельм в «Ложных путях» — это роскошь затаенной страсти, повадки хищницы.
Бесконечные посланницы брачного счастья и человеческого сострадания, участливые и раздольные танцовщицы-клоунессы — вся эта вереница предъявляла мир, замкнутый на самом себе. Кукольный дворец, где каждая кукла играет предписанную ей роль — расшатывает пластику и выжимает глицериновую слезу из искусственных глаз, а Энн Дворжак тем временем продолжает честно исполнять роль куклы. Четкость движений, отсутствие страсти, фабричная маркировка ролей. Героиня Дворжак — это персонаж, у которого нет своего лица (как нет в ее ролях места чувственности, проходящей сквозь поры крупного плана). Дворжак по определению оказывается в стороне: не принимает участия в конфликтах, не претендует на участие в кульминационных сценах. Она изначально человек «из» кадра, зафиксированная кинематографическая деталь, сценарная функция, расположенная в опасной близости от фикции. Одно неверное движение — и тайна была бы раскрыта. Но нет — гладок свет на выбеленном лице в аккуратном обрамлении темных локонов, которые не имеют никакой возможности растрепаться.
Что ж, у куклы по-прежнему остаются ее глаза. Стеклянные, выкрашенные, блестящие. Это в Америке такие глаза в середине тридцатых блестят с экранов слезами надежды, успокоения и всепрощающей любви. В Европе уже полтора века как — это не менее, чем вход в гофмановский мир. Взгляд Дворжак всего единожды переходил черту (все там же, в 1932-ом), но этого оказалось достаточно для того, чтобы впредь черту эту обозначать. Каждый статичный план лица, каждая реакция, заданная на крупном плане в отсутствие партнера, — взгляд в пустоту; он уже не останавливается, не вырывается в крике, как это было в «Трое одной спичкой» (1932). Но каждую секунду взгляд таит в себе опасность застыть.
Скрученная репликами, нарядами, освещением пружина затаилась как немой гнев. Энн Дворжак была живым обитателем кукольного царства, оберегая себя собственным домом. Одиноким, спрятанным за десятком темных аллей. Настанет день, Энн обернется в сторону собственного дома, и ее глаза застынут. Но это будет конец 1940-х.
Несуществующий персонаж
Энн Дворжак была одной из двух актрис, с кем Говард Хьюз в начале тридцатых подписал контракт. Вторая — Джин Харлоу. Две противоположности появились на экране выразительным и радостным обещанием. Две главные героини фильмов, озаглавивших эпоху. Две героини времени, чье восхождение на Олимп было настолько ошеломительным, что впереди оставался лишь путь вниз (пускай причины и следствия разнились). Харлоу пронеслась платиновой молнией по гладкому голливудскому серпантину; Дворжак постепенно растворилась в темноте.
Огромные глаза и экзальтированная худоба создали новый образ в 1932-ом. Вслед за «Лицом со шрамом» (Ческа) появилась «Странная любовь Молли Лувэйн» (Молли Лувэйн); далее — «Трое одной спичкой» (Вивьен). Две картины, обрамляющие заглавную роль Дворжак, разверзли пропасть. Не из стилистических ухищрений или аллюзий. Из темноты, равным которой оказался безумный вопль стоящей перед зеркалом Вивьен.
Каждая из трех картин по-разному сформулировала этот образ. У Хоукса сработала фотогения — существо было рождено из материи кадров, в которой и растворилось в финале. Ческа, младшая сестра человека со шрамом и возлюбленная его подручного, была ребенком, сестрой и женой того мистического, если не мифического пространства последней сцены, в котором сплелись воедино убийство, освобождение и любовь. У Кертица — сценарно прописанное амплуа. Прописанное в сочетании с фигурой, цветом волос, выразительностью спины и глаз. Покинутая девушка сворачивает на кривую дорожку и из беспечной продавщицы в табачной лавке превращается в отчаянную бэйби с жестокими суждениями и соблазнительным декольте. Образ, придуманный для Дворжак, а значит и невозможный вне ее. У ЛеРоя Дворжак сыграла одну из трех подруг: жену и мать, которая не выдерживает скуки семейной жизни и сбегает с одним из обаятельных и страстных лихачей. В финальной сцене Вивьен подслушивает разговор: единственное, что разбитая и уставшая женщина в силах понять — ее ребенку угрожает опасность. Образ определили полторы минуты экранного времени. Полторы минуты актерской игры, которая не просто выходила за пределы дозволенного повествования, но отделилась от него, как неприкаянная душа. Дворжак сыграла тень без единой выразительной тени, ее собственный вопль вдребезги разнес хрустальный блеск глаз.
Но внезапно все затихло. Притаилось на время — чтобы ближе к сороковым, накануне войны и нуара, обернуться кошмаром, обнаружить темные кладовые кукольного царства. В 1939-м в фильме «Сильнее, чем желание» Дворжак появилась на экране в уже привычной роли преданной жены. Картина заканчивалась сценой суда — за убийство ее мужа. Стреляла другая, любовница; героиня Дворжак просто вовремя пришла домой. Вовремя — для того, чтобы сделать контрольный выстрел. Верная жена превратилась в одержимую. Подспудное ощущение тревоги органично перешло из докодексовой эпохи в фильмы-нуар, где героини, переждав тридцатые, вернулись, ласково обхватывая своими пальцами пистолеты, отлитые из внутрикадровой темноты.
Пистолет появился и у Дворжак — только вне жанра. Актрисе было достаточно полуминутной сцены для того, чтобы насытить кадр беспросветной теменью и сгинуть в ней. Не из злости, не из отмщения, а просто потому, что у Энн Дворжак эта темнота внутри. Однажды, когда-то, десятилетие назад, тьма была рождена, но так и не обрела тогда окончательной формы. Она нашла себе дом, временное пристанище; но когда комендантский час был отменен, вышла на долгожданную ночную прогулку. Это не стало событием в экранном мире, но и цели были другими. Энн Дворжак так долго выжидала наступления ночи, что это стало долгожданной встречей, десятью минутами, минутой или двумя секундами. Несуществующий персонаж наконец-то обрел покой.
Кьюкор довел образ Молли до логического завершения: в «Ее собственной жизни» (1950) героиня Дворжак исчезала в тишине, путь к которой длился бесконечно — за долгие десять минут экранного времени Энн Дворжак сыграла все оттенки погибшей надежды. Финал «Странной любви…» солгал: там, избегая полиции, героиня перекрасила волосы в белый цвет. Именно такой повстречал ее герой Ли Трейси: пообещал отвоевать и заключил в финальное объятие. Беленькую, стройную, новую. Нет, все было не так. Энн Дворжак осталась брюнеткой до конца.
Последняя картина Энн Дворжак «Тайна озера Каторжников» (1951) завершила историю скитаний. На протяжении двадцати лет Энн Дворжак появлялась во множестве кинокартин: внезапно возникала в кадре, время от времени вклиниваясь в киноповествование и закругляя финальную сцену. Почти всегда она исполняла роль проводницы — направляла действие фильма по обкатанным сценарным проспектам. И только однажды она исполнила роль вороньего крыла, скрывающего путь во тьме. У Хоукса Дворжак стала вестником бездны. У ЛеРоя показала: бездна в тебе самом, вне сценария и теней. В «Тайне озера Каторжников» героиня разбила зеркало и сгинула в темноту.
Для функционирования сайта мы используем файлы cookie и данные о вашем IP-адресе. Если вы не хотите, чтобы эти данные обрабатывались, вам придется покинуть сайт. Если вы не против, нажмите «Хорошо».
