Эйфория джунглей, сны, тайфун и патриотизм
В новом фильме Апичатпонга Веерасетакуна много общего как с «Дядюшкой Бунми», так и с другим знаменитым фильмом того же автора «Синдромы и столетие». Возможно, именно ощущение дежа вю помешало «Кладбищу» попасть в главный конкурс или хотя бы выиграть приз «Особого взгляда».
Тайский режиссер опять погружается в тропические сны, наполненные преданиями и суевериями. Хотя действие на сей раз происходит в городе, все равно рядом джунгли и история, сращенная с мифологией. Город называется Кхонкэн, расположен на северо-востоке Таиланда, в провинции Исан. Здесь сильно влияние традиций соседней Камбоджи, культуры кхмеров с их склонностью к магии и анимизму. В Кхонкэне прошло детство режиссера, чьи родители были врачами, так что ему хорошо знаком мир больницы. В фильме этот мир присутствует как самодостаточный микрокосм.
Граница между сном и явью, бытовым и мифологическим в мире Веерасетакуна давно упразнена.
Когда-то здесь было кладбище воинственных королей, потом на этом месте открыли школу, и наконец — госпиталь. В зале, освещенном мистическим светом, спят солдаты. Возможно, раненые, мы точно не знаем, но ясно, что они поражены нарколепсией — сонной болезнью («Тропическая болезнь» — название еще одной работы Веерасетакуна). Даже если они ненадолго проснутся, скоро опять погружаются в сон. Иногда просыпаются их пенисы: они эрегируют под простыней, но потом тоже засыпают. Однако и во сне идет борьба за тела и души солдат. Мертвые короли, которым все еще хочется сражаться, пьют из них энергию. Специальные световые установки воздействуют на мозг, навевая приятные сновидения. Женщина-медиум (говорят, ей предлагали работать на ФБР, она утверждает, что отказалась, но не все верят) считывает их мысли и пересказывает родственникам.
Главная героиня по имени Джен, немолодая хромоножка с костылем, ухаживает за красивым солдатом по имени Итт, движимая чувствами сострадания, суррогатного материнства и, не в последнюю очередь, патриотизма. Она тащит спящего парня домой, хотя там у нее есть муж-американец. Джен общается с двумя богинями, которые стоят в храме в виде статуй, но являются героине в облике реальных девушек, и та делится с ними своим скромным ланчем. Опять ничего удивительного: в прежних фильмах режиссера мы видели, как люди превращались в тигров. Граница между сном и явью, бытовым и мифологическим в мире Веерасетакуна давно упразнена — причем сделано это с простодушием, которое может себе позволить только большой художник и только не-европейской культуры. Впрочем, простодушие ли это? Некоторые не без оснований находят в эстетике Веерасетакуна утонченную мудрость «дзен».
В «Кладбище великолепия» играют хорошо знакомые Веерасетакуну исполнители: Дженира Понгпас Виднер (чьи личные истории даже обогатили сюжет фильма) и Банлоп Ломной. Но есть и новые члены группы, среди них мексиканский оператор Диего Гарсия. Большинство сцен снято в естественном освещении, зато в других изображение — более суггестивно и многослойно. Например, когда неоновые светильники над солдатскими кроватями начинают вспыхивать пронзительными цветами, от красного до синего и зеленого, озаряя округу. Или когда Джен тащит своего полудохлого приемного сына по эскалатору, а за ним проглядывают другие движущиеся эскалаторы, и все это превращается в грандиозную призрачную инсталляцию.
Один из героев находит в песке фигурку Христа, а в конце фильма зарывает ее обратно. Бог бросил этих людей.
Другой выдающийся азиатский режиссер, филиппинец Брийянте Мендоса показал в Каннах «Таклуб» (альтернативное название — «Ловушка»). Таклуб — сокращенное название Таклобана, прибрежного городка, который больше всего пострадал два года назад от сокрушительного тайфуна Hailan, унесшего только в этом месте 2500 жизней. Фильм кажется документальным, но, в отличие от посвященного этому же событию кинодокумента Лава Диаса «Дети бури: часть I», он поставлен и сыгран от первого до последнего кадра. Поставлен и снят с участием взрослых людей (одну из героинь играет гранд-дама филиппинского кино Нора Аунор), детей, песика по имени Ши, а также главного «актера», сыгравшего тайфун, который разрушил жилища и погрузил филиппинский городок во мрак апокалипсиса.
Невероятно, как удалось с такой натуральностью воссоздать жестокие игры стихии: ураганный ветер, стремительные потоки воды и грязи, мгновенно рушащиеся хрупкие конструкции домиков, пламя вспыхивающего пожара — кажется, камера реально оказалась в эпицентре бедствия. Потом все стихает, мы видим израненных, искалеченных людей, но самыми страшными оказываются душевные травмы. О них не кричат, и мы лишь постепенно, по косвенным «уликам», узнаем, что хозяйка снэк-бара осталась c одним ребенком вместо троих, велорикша потерял жену, у молодого рыбака погибли родители.
Все они борются с приступами бессильного гнева и безумия. Один из героев находит в песке фигурку Христа, а в конце фильма зарывает ее обратно. Бог бросил этих людей. Тем не менее цитируемые слова Экклезиаста о том, что есть «время рождаться и время умирать; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время терять, и время искать; время молчать, и время говорить…» не звучат в фильме ни как патетика, ни как насмешка. Выжить и подняться после катастрофы людям помогают их целомудрие и природный жизненный инстинкт. Картина Мендосы — кинопоэма о жизни, которая пробивается и побеждает, несмотря ни на что.
Только лес, зеленое марево джунглей и старые кладбищенские надгобия хранят в себе истину, которую невозможно исказить.
Мендоса вошел в число каннских фаворитов примерно в то же время, что и Веерасетакун: в 2008-м его удостоили награды за режиссуру фильма «Резня». Это было кино из категории «невыносимых»: оно отслеживало, как ставший полицейским парнишка втягивается в орбиту чудовищного насилия, проходит школу жизни, готовясь к доблестной карьере в правоохранительных органах. Внутренней темой фильма было развенчание инфернальной природы зла: оно показано как рутинная работа и спровоцированный бедностью образ жизни. Филиппинские блогеры, недовольные «негативным образом» своей страны, подверли Мендосу травле: тем более удивились его поклонники, узнав, что независимый оппозиционный режиссер взялся за проект, посвященный защите окружающей среды и поддержанный правительством Филиппин. (Разрушительный тайфун, по распространенной версии, стал следствием нарушения экобаланса).
Опасения не оправдались: «Таклуб» не имеет ничего общего с пропагандой. В новом фильме показано, что не только Бог бросил людей на произвол судьбы, но и государство. Пострадавшие, оказавшись ко всему прочему за чертой нищеты, ведут отчаянную борьбу с бюрократами. Те же только имитируют помощь, передвигая бездомных аборигенов с места на место в зоне бедствия, но не способны предоставить им безопасное жилище. И все равно, фильм несет в себе характерные черты «азиатского патриотизма», не похожего ни на русский, ни на американский, устремленного не в прошлое, а в будущее: такова же доминанта показанного в каннском конкурсе фильма Цзя Чжанке. По словам Мендосы, он верит, что независимое кино, основанное на честности и правде, способствует культурному пробуждению страны и в конце концов получит поддержку государства.
Менее оптимистичен Веерасетакун. В интервью «Сеансу» он говорит о своем намерении покинуть Таиланд — страну, которая задыхается от потребности в свободе и невозможности освободиться. Говорит о власти националистической пропаганды и сне истории, когда ты не знаешь, спишь ты или нет. Только лес, зеленое марево джунглей и старые кладбищенские надгобия хранят в себе истину, которую невозможно исказить.
Можно предположить, что меланхоличный юмор Веерасетакуна и даже его экскурсы за пределы материального мира — это еще и художественные приемы, призванные обойти многочисленные табу. Например, чтобы не говорить об ужасах и злоупотреблениях армейской службы, режиссер превращает солдат в живые трупы, и даже рассказ одного из них о том, что ему приходится не воевать, а мыть машину начальника, воспринимается как анекдот, фантазия, но не социальная критика. Да и сам патриотизм утрачивает милитаристскую окраску, когда из него выкачивают пафос и целое войско укладывают в больничные койки.
