ММКФ-2012: Христос рулез


Орда. Реж. Андрей Прошкин, 2012

Когда на экране замелькали титры производителей, и следом за горделиво стилизованной надписью «Православная энциклопедия» начал переливаться голубой огонек «Газпрома», мой шведский коллега тихо спросил меня: «Oh, “Gazprom”? Is it a propaganda film?» Мне оставалось лишь стыдливо кивнуть в ответ: да, Лейф, это propaganda film. Не такой, конечно, как «Еврей Зюсс», которого ты смотрел накануне.

«Орда» сделана с подлинным режиссерским драйвом: чего стоит одна лишь сцена, где брошенный арбуз рифмуется с выстрелом пушки. Подобное необязательное, сугубо киношное трюкачество — верная примета внутренней свободы постановщика. А такая свобода — бесценное подспорье, если ставишь пропагандистский фильм. Вдохновенный, чувственный, расчетливый.

Необходимо, впрочем, оговориться. В одном эпизоде весь помянутый драйв как рукой снимает — и как раз в том единственном, где действие перемещается из Орды на Святую Русь. Пока в кадре глинобитные стены и узорчатое языческое шитье, а за кадром — тяжелый тусклый перезвон варварской бижутерии и храп скаковых коней, экран исходит соком и едва ли не шкворчит, словно свежая убоина на вертеле. Здесь ликует огнедышащая фактура, здесь пахнет горячей кровью и теплым навозом; здесь все — живое: глина, ковыль, медь. Здесь, наконец, посреди неумолчного хтонического гомона, молчаливо и прямо шествует истинная владычица Орды — белолицая матерь Тайдула: Роза Хайрулина в фильме Прошкина играет не драму и даже не эпос, но высокую трагедию, в самом исконном смысле слова. Преобразуя каждую секунду своего экранного присутствия в мистерию, где смысл бытия обретается между вожделением судьбы и ненавистью к ней. (Что, впрочем, не удивит тех счастливцев, что видели ее на сцене в роли Короля Лира.)

Однако стоит ханским послам отправиться в путь за митрополитом, стоит лишь показаться бескрайним родным просторам да бревенчатым срубам, как режиссерская интонация словно слабеет от умиления и душевного трепета. Все разом становится уютно, посконно и домовито; «сей момент», как говорили халдеи в богатых трактирах. Тут и поленница, сложенная любовно, и хлебушек, и водица горячая припасена для натруженных митрополичьих ног с шишками еловыми, — верное средство, — и даже яблочки на столе ни в коем случае не наливные, но зеленые, кислые: наши, стало быть, родные, без баловства. И пока монголы знай нещадно нахлестывают плетьми своих верных скакунов, седобородый старец тихо прижмется щекой, жалеючи, к вороному жесткому подшерстку: намучился, коняшка. А затем, перекрестясь, оседлает — и в путь; и лишь молитвы летят над лугами, где на закате стелется туман…

Орда. Реж. Андрей Прошкин, 2012

Все бы ничего. Что густота мазка языческих сцен в сценах русских с неизбежностью вырождается в лубок — не столько ошибка, сколько симптом: дикость Орды современному российскому режиссеру ближе и внятнее, чем тихая благость московитов. Чрезмерность первой сродни «Гибели Отрара», и это высокое родство; чрезмерность второй скорее отражает мировоззрение разного толка Феклуш, по сю пору неустанно твердящих свое «бла алепие!», — но пусть будут и Феклуши, хоть бы и на попечении у «Газпрома». С другой стороны, упреки Юрию Арабову, которые уже сыплются на него отовсюду, — то в русофильстве, то в русофобстве, — также малосостоятельны: хоть в сценаристе «Орды», увы, и не распознать автора «Орлеана», но внятность идеологемы, не говоря уже о самом наличии последней, сама по себе еще ни одному сценарию не вредила. Пусть Тайдула необъяснимо слепнет под внезапным снегом, как только русскому пленнику отсекают голову; пусть святой подвиг митрополита — слишком уж близкий, слишком дотошный парафраз крестных мук; пусть даже католический иерарх оказывается бессилен там, где правит триумф православный (хотя это, мягко говоря, мелко), — весь этот догматизм сюжетной схемы вполне мог быть оправдан тонкостью режиссерской разработки. Проблема лишь в том, что китчевое буйство фактуры в сочетании с идеологической расчисленностью сценария с точностью каламбура порождают — идеологический китч. И недюжинная энергия режиссуры начинает работать уже не на сложность общей композиции, не на внутреннюю противоречивость кропотливо выписанной реальности (как в той же «Гибели Отрара»), а на незыблемость заложенного месседжа. Что бы ни свершалось — все в конечном счете сыграет на руку ортодоксии.

И лучше всего это видно в фигуре главного героя — митрополита Алексия, выведенного Максимом Сухановым с обычным для него «диким совершенством». Благородный, статный, величественный, убеленный сединами, вобравший в каждый свой взгляд все муки мира дольнего и всю мудрость мира горнего, — он остается неколебим и чужд искушениям, даже испив до дна чашу страданий и унижений. Виртуозно выполненная актерская задача — сыграть глубочайшее отчаяние без единой тени уныния, показать утрату человеческой душой всего, кроме свыше дарованной Святой веры: всерьез говоря, как еще, играя крестную муку, оправдать — безупречно с богословской точки зрения — финальный возглас «зачем ты меня оставил»?.. Однако профессиональная актерская верность Суханова заданному режиссерскому стилю полностью выдает внутренний изъян конструкции. Сверхчеловеческая монументальность центрального персонажа на пышущем натурализмом фоне оборачивается величием прирожденного Übermensch’а среди недочеловеков. От такого недвусмысленного, такого зримого духовного величия не отрекутся и слабейшие из апостолов, лишь еще больше загорятся мазохистским фанатизмом: органическая неспособность к слабости — это вообще-то для христианской нравственности дурной тон. Чтобы явственно представить себе этот эффект, вообразите, что главную роль в «Страстях Христовых» играет Сергей Бондарчук. С седой львиной гривой, пламенеющим взглядом, профессионально поставленным гласом и прочими атрибутами и повадками синайского божества.

Орда. Реж. Андрей Прошкин, 2012

Расчертить мир фильма на идеологические поля и указать среди них истинное, назвать идеалом одну статую среди прочих — это лишь вопрос эстетического метода и авторской позиции. Напротив, сделать этот мир ярким и осязаемым, раскалить его добела, насытить запахом почвы и судьбы, — значит выказать способность искусства уступать место чувственности и тайне. Ни то, ни другое само по себе не порочно. Но опаснейшая подмена, которую только можно совершить, — это воздвигнуть статую посреди живого мира. С тем, чтобы она уничижала его своим совершенством — а сама втихомолку подворовывала у него конкретику деталей, создавая иллюзию собственной реальности… Иной теолог, пожалуй, усмотрел бы в этой претензии сатанинское начало; иной культуролог узнал бы в этой подмене старые, как XX век, тоталитарные механизмы. В кинорецензии достаточно ограничиться констатацией: разлад между стилем и сюжетом. Для тех, кто понимает, это грех не меньший. Просто называется не так страшно.

 

Материалы по теме:
Орда навсегда
ММКФ-2012: Их в «Дверь», они в окно


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: